В Северном Ледовитом

На зелёные холмы перед окнами нашего офиса пришли два подростка: один из них просто смотрел, а другой выделывал всякие штуки, например, разбегался, подпрыгивал, в воздухе переворачивался через голову и приземлялся точно на ноги; и делал он это, двигаясь и вперёд, и назад, и так это было хорошо — он в своей зелёной футболке сливался с зелёным лугом, а ослепительно белая шевелюра сверкала на солнце, и все прыжки его выглядели красиво, легко и воздушно,— что я решил заснять его трюки на видео, взял мобильник и вышел во двор, но мальчишки к этому моменту сели на велосипеды и укатили, проехав мимо меня, а остановить их и попросить повторить специально я постеснялся.

НАШ сосед снизу — финн. Остальные соседи тоже финны. Но у этого есть дальние русские корни. И он хорошо и чисто говорит по-русски. У него есть нехорошая привычка: он оставляет свою машину рядом с подъездом. Когда я поначалу оставлял свою машину рядом с подъездом, мне под дворник подсунули картонку. А на картонке был грозный финский текст. Текст я прочитать не смог, но машину ставить у подъезда перестал.
     При въезде во двор висит знак, что можно останавливаться, максимум, на 15 минут. Чтобы, допустим, чемоданы выгрузить. А машина соседа стоит там целыми днями. Поэтому если хочешь вынести чемодан, то приходится ставить машину где-то в другом месте. Если у тебя один чемодан, то это ничего, а если полная машина чемоданов, то уже тяжко.
     Одно время я думал: а не подложить ли мне под дворник в соседскую машину картонку с финским ругательством? Ту картонку, которую подсунули мне, я где-то сохранил, и могу её отыскать при надобности.
     А сосед, тем временем, стал вежливо здороваться, вести приятные разговоры, и даже один раз пришёл к нам в гости и мы вместе распили бутылку виски без закуски.
     И теперь я не могу просто так взять и подсунуть ему под дворник ругательство. И сказать ему я тоже ничего не могу. Это вот здесь, за его спиной, я сказать могу. А если он каким-то образом обнаружит и прочитает эту заметку, в которой я про него пишу, то мне станет стыдно.
     Это ли не верх малодушия?

     А ещё у него ужасно орут дети. У него двое детей. Мальчик и девочка. Девочка немножко постарше, и она, вроде, не орёт. А мальчик совсем маленький. И он орёт, как только просыпается. Орёт, пока писает. Орёт во время еды. Орёт, когда его одевают. Бешенно орёт, когда выходит на лестницу. И продолжает орать на улице, пока не скроется за горизонтом.
     А недавно всё стихло. Потому что от соседа ушла жена и забрала детей. И когда сосед приходил пить виски, его, по-идее, нужно было утешать, поскольку от него ушла жена. Но какая-то частица внутри меня говорила, что это даже хорошо, потому что теперь будет тишина и покой, и никаких орущих детей.
     И это тоже малодушие.

Чтобы сделать болгарскую визу в Петербурге, нужно предъявить справку, что у тебя есть по 100 евро на каждый день пребывания в Болгарии. И это требование обязательное, оно не заменяет необходимости предъявить документ об оплате гостницы.

Чтобы сделать болгарскую визу в Хельсинки, нужно предъявить справку, что у тебя есть по 50 евро на каждый день пребывания в Болгарии. И это требование возникает лишь в том случае, если у тебя нет брони в гостиницу.

Вот тут waterrail вспомнил, что когда мы встречались шесть лет назад (в июле 2003), кто-то из нас (видимо, я) сделал фотографию («фото группы на фоне шкафа»), которой никто потом никогда не видел. Мне и самому стало интересно.
     Отправился я разбирать (или, как принято говорить в интеллигентской среде, «поднимать») архивы. Подключил внешний винчестер, открыл папку «pictures», в которой всё по годам рассортировано. А там первый год — 2004. И верно, я же первый цифровой фотик купил именно в январе 2004. Полгода не хватило. Значит, снимал на плёнку.
     Открываю папку «pictures\old», куда сложены отсканированные старые картинки. Там охват от 1871 до 2003. Но за 2003 лишь одна картинка, и не та. Значит, искомая фотография не была отсканирована! — догадался Штирлиц.
     Достаю коробочки с негативами (да, те самые). А там только старина. Ну, то есть, в одной коробке 1980-е годы, в другой — 1990-е. Никаким 2003-м даже не пахнет. Да и вообще, я не помню, чтоб что-нибудь снимал в 2003 году.
     Оставался один вариант: сделанные снимки остались на той плёнке… которая до сих пор в фотоаппарате. Откопал «Зенит», подёргал ручку перемотки. Натяг есть, значит, заряжена! А как узнать, там ли искомый снимок? Ищем кнопку Play. Не находим. Ищем гнездо USB. Не находим. Счётчик показывает, что отснято пять кадров. Значит, надо доснять плёнку, чтоб ея проявить. Делаю кадр и сразу смотрю на экранчик, чтобы убедиться в полноценности снимка. Экранчика нет. Чёрт! Как мы раньше жили?