Е. А. Ручьевская
Позавчера скончалась Екатерина Александровна Ручьевская,— сообщили мне одновременно с нескольких континентов.
Светлая память.
Я не был слишком близок к ней, не принадлежал к числу счастливых учеников её класса, однако несколько воспоминаний, связанных с ней, у меня есть. Они относятся к тому времени, когда я сотрудничал с Издательским отделом Консерватории. Не на все издательские проекты находились средства. И случалось так, что начатая работа прекращалась, а платёжные документы после долгих согласований и ожиданий оставались неподписанными. Но стоило произнести имя Ручьевской — и все вопросы решались положительно — независимо от стоимости работы. Любая работа, в число авторов которой входила она или её ученики — утверждалась сразу же.
Когда обсуждалась тема моей работы, многие отнеслись к ней очень насторожённо, она представлялась им чуждой и туманной. Но Екатерина Александровна, несмотря на возраст, сумела разобраться в новомодных технологиях и выступила моим горячим защитником. Она всегда была рядом, как и её преданный помощник — Наталья Ивановна Кузьмина (последняя — настолько, что когда она навещала нас дома, мой ребёнок называл её «тётя Наташа»).
А когда я созрел для работы в издательстве «Композитор», и общался с его главным редактором — Эмилем Израилевичем Финкельштейном — в связи с изданием переложения моего друга, Игоря Манашерова (он сделал «Кикимору» Лядова для четырёх рук), но не решался проситься к ним на постоянную работу, однажды вечером у меня дома раздался телефонный звонок, и голос Эмиля Израилевича произнёс: «Здравствуйте, мне ваш телефон дала Екатерина Александровна Ручьевская, нам нужен…», и я ответил «Так мы же сегодня утром с вами общались по поводу переложения „Кикиморы“!», и после немой сцены мой вопрос был решён к обоюдному удовольствию.
Вот такая сила была у её имени.
Светлая память.
Я не был слишком близок к ней, не принадлежал к числу счастливых учеников её класса, однако несколько воспоминаний, связанных с ней, у меня есть. Они относятся к тому времени, когда я сотрудничал с Издательским отделом Консерватории. Не на все издательские проекты находились средства. И случалось так, что начатая работа прекращалась, а платёжные документы после долгих согласований и ожиданий оставались неподписанными. Но стоило произнести имя Ручьевской — и все вопросы решались положительно — независимо от стоимости работы. Любая работа, в число авторов которой входила она или её ученики — утверждалась сразу же.
Когда обсуждалась тема моей работы, многие отнеслись к ней очень насторожённо, она представлялась им чуждой и туманной. Но Екатерина Александровна, несмотря на возраст, сумела разобраться в новомодных технологиях и выступила моим горячим защитником. Она всегда была рядом, как и её преданный помощник — Наталья Ивановна Кузьмина (последняя — настолько, что когда она навещала нас дома, мой ребёнок называл её «тётя Наташа»).
А когда я созрел для работы в издательстве «Композитор», и общался с его главным редактором — Эмилем Израилевичем Финкельштейном — в связи с изданием переложения моего друга, Игоря Манашерова (он сделал «Кикимору» Лядова для четырёх рук), но не решался проситься к ним на постоянную работу, однажды вечером у меня дома раздался телефонный звонок, и голос Эмиля Израилевича произнёс: «Здравствуйте, мне ваш телефон дала Екатерина Александровна Ручьевская, нам нужен…», и я ответил «Так мы же сегодня утром с вами общались по поводу переложения „Кикиморы“!», и после немой сцены мой вопрос был решён к обоюдному удовольствию.
Вот такая сила была у её имени.
